99942 [СИ] - Алексей Жарков

– Извините, я вам ещё нужен? – очнулся понятой, нервно теребя смартфон.

– Ну, если распишитесь, то, наверное, нет… достаточно с вас, пожалуй.

– Конечно распишусь, вы бы сразу…

Максим молча достал из папки две чистейшие копии протокола осмотра и подложил на край стола под суетливый взгляд лаборанта второй категории. Подписав, парень даже не попрощался, исчез, словно и не было. Как и второго понятого.

Следующий час Максим провёл, исследуя содержимое шкафчиков и полочек. Одна из книг имела странное название: "No Logo. Люди против брэндов". В окружении заклеенных или вытравленных логотипов на телевизоре, кондиционере, вентиляторе, телефоне и радио название вовсе не звучало буддийским "хлопком одной ладони".

Взгляд пробежал по корешкам: "Ленинская теория империализма и современная глобализация", "Глобализация: процесс и осмысление", "Глобализация и судьба человечества", "Логика глобализма" и далее в том же духе, целая полка на тему глобализации и антиглобализма. И ещё две по теории струн, о принципах суперсимметрии, "М-теории" и о чём-то таком, что у Дюзова ассоциировалось с ядерной катастрофой и чёрно-белыми ужасами постапокалипсиса.

Выдвижные ящички и коробочки хранили статуэтки, фигурки, магнитики и кружки, совершенно новые, из разных стран и городов, некоторые с дарственными надписями, видимо, от удачно съездивших в отпуск коллег. Эти коллекции хранились в глубоких недрах шкафа, за непрозрачными дверцами, подальше от чужих глаз и рук.

Максим с интересом поразглядывал сувениры из Амстердама, напоминающие недавние баннеры на экране монитора. Эйфелевых башен он насчитал одиннадцать штук, одна другой уродливей. Взглянув на выводок символов Парижа, он достал из ящика огромный шар, к которому почему-то всё приставало, даже не металлическое, отряхнул от египетских скарабеев и греческих сов, и, повертев, стал лепить на него башенки. Получившегося эйфелевого ежа Максим поставил на стол и сфотографировал на мобильный. Заодно "воткнул" телефон в беспроводную энергосеть – пускай зарядится.

На полках в кабинете профессора хозяйничали книги и только книги, за единственным исключением – прячась под стеклом, там лежал какой-то уголёк. Максиму стало интересно: чем он выделяется среди прочих вещей, что так возвысился в глазах Булгарина, перебравшись из ящика с сувенирным хламом на книжную полку.

На стеклянной коробке, в которой хранился чёрный камушек, отливала светом узенькая медная полоска с надписью "Allende". Максим использовал небогатые познания английского языка, переведя слово как "Всему конец" – All End. Однако его смутила "е" в конце слова и перевод был отвергнут. Пришлось вернуться в поражённый мерзотами компьютер. Но тот основательно впал в спячку и на движения мыши не отзывался. Максим полез в карман за телефоном и наткнулся на электронную читалку Казанцева. Достал, развернул, и, предполагая, что она может иметь выход в Интернет, потыкал пальцем. Вместо сети получил первый в списке метеорит:

"Метеорит Альенде (Allende – исп.).

8 февраля 1969 года рядом с городом Чиуауа в Мексике упал самый крупный из ныне известных углистых метеоритов. Это случилось в час ночи, сопровождалось сильным шумом и яркой вспышкой. Общий вес метеорита оценивается в 5 тонн, но при падении он взорвался, и осколки разлетелись на десятки километров. Общий вес найденных фрагментов оценивается в 3,5 тонны. Этого оказалось достаточно, чтобы кусочки космического камня достались едва ли не каждому заинтересованному коллекционеру на планете, будь то музей или частный собиратель. Таким образом, Альенде стал не только самым крупным углистым метеоритом в истории, но и самым изученным. Согласно последним исследованиям, Альенде образовался в результате взрыва сверхновой, случившегося до возникновения Солнечной системы. Его возраст оценивается более, чем в 4,6 млрд лет. Возможно, Альенде – это кусок погибшей в огне космической катастрофы планеты, возникшей рядом со звездой первого поколения, а значит, его истинный возраст сравним с возрастом Вселенной и составляет более 10 млрд лет".

– Ничего себе… – Максим покрутил в руках прозрачную коробочку и поставил на место. – Учёные, тоже…

Он отошёл от миллиардолетнего камушка и нахмурился. Перед глазами, как сфотографированный, возник кабинет Булгарина в момент его раздрая, случившегося неделю назад. Ковёр, шкаф, полка, покосившийся телевизор. Максим провёл рукой по губам, будто утирая кровь от пропущенного удара.

Там – в растерзанном кабинете, напротив двери которого лежал труп неизвестного мужчины, – этого "сувенира" не было.

Закончив с протоколом осмотра, Максим задумчиво посмотрел на чистое место для подписи второго понятого, первое занимала размашистая закорючка лаборанта. "Так, так… Ну что, Диман, подсобишь?"

Дюзов вписал в протокол данные второго понятого – Дмитрия Костенко. Друг детства снова пришёл на помощь, не зная об этом, но всё-таки… Так редко теперь стали видеться, даже звонить друг другу, что знакомая фамилия инициировала приступ теплоты и грусти. Будто и в самом деле рядом сидел Диман, Димыч, Костян: разливал по охлаждённым бокалам живое пиво, просил раздербанить сушёную воблу, шутил, спрашивал, видел ли кого Макс с бывшего двора…

Теперь они чаще встречались на страницах протоколов, чем в жизни, встречались по ночам, когда на ночных выездах Максим не мог найти понятых – двери соседских квартир отвечали тишиной.

Как телефоны старых друзей.

2

В коридоре Максим столкнулся с Мариутой Аргентиновной. Та вышагивала прямо на него, но смотрела куда-то мимо. Следователь остановился перед ней и откашлялся, привлекая внимание:

– На сегодня всё. Я в управление. Кабинет опечатал…

Мариута Аргентиновна глянула из-за плеча Дюзова в направлении кабинета профессора, где на двух нитях, прикреплённых к двери и дверному косяку, висела пластмассовая плашка с пластилином в углублении; нити утопали в пластилине, на поверхности которого личная печать следователя оставила длинный номер. Собрав губы в морщинистый сноп, начальник кафедры кивнула.

– Кое-что я изъял. – Максим покрутил в руках кусочек "Альенде". – Кстати, а вот если деньги… их тоже можно восстанавливать? Ну, то есть, я ведь могу забрать их оттуда, а вы потом снова восстановите, сделаете ещё одну копию?

– Разумеется.

Максим наклонил голову и приподнял брови. Мариута Аргентиновна отвела взгляд в сторону и, вдохнув, выдала скороговоркой:

– Восстановление пространства регламентируется документами строгой отчетности, это весьма дорогостоящий процесс, потому что требует значительных затрат энергии. Квантовое клонирование денежных знаков, культурных и вещественных ценностей является незаконным действием, наказание за которое предусмотрено статьёй сто пятьдесят пятой пункт шесть параграф третий ука эрэф…

– Это я проверю, спасибо, – перебил Максим. – Значит, я так понимаю, никто этим не занимался… а мог, например ваш профессор иметь возможность… ну, скажем… – Максим задумался. "Конечно мог. Задолжал людям, а тут такой чудесный агрегат, который тебе хоть что скопирует, только принеси один раз в кабинет, да оставь на ночь, когда институт снимает резервную копию. Деньги, наверное, не очень интересно делать, их по номерам легко вычислить, а вот копию какой-нибудь дорогостоящей статуэтки, яйца Фаберже, да на худой конец редкой почтовой марки… это уж точно никто не заметит. Ну а дальше всё просто – не поделил что-то с серьёзными ребятами, прислали к нему киллера… но Булгарин оказался умнее, шлёпнул наёмника и в бега.

– Мог, – ядовито отозвалась Мариута Аргентиновна, – ещё как мог.

– Замечательно, – улыбнулся Макс.

В ответ начальник кафедры скользнула недобрым взглядом и, не говоря ни слова, двинулась дальше по коридору.

Максим запечатал Альенде в спецпакет, сунул в карман и отправился в столовую.

3

Ключи звякнули, ложась на тумбочку в прихожей, и наступила тишина. Звонкая, пустая, осторожная, совершенная. За окном проехала машина, старая, на бензине, другую бы не услышал. И снова безмолвие. Максим задержал дыхание – никого, вся квартира в его власти. Он попал в неё и приклеился к ней, как муха к сладкой ленте, движения и звуки застряли в вязком пространстве тишины. Максим кисло ухмыльнулся.

Её здесь нет – он один.

Максим будто состарился за эту секунду осознания, привычные действия превратились в неуклюжие телодвижения. Достал из сумки три банки пива и, не снимая ботинок, отнёс на кухню, сунул в пустой холодильник. Вернулся в прихожую, разулся, повесил на крючок пиджак, скрипя ламинатом, прошёл в комнату, плюхнулся на диван и глупо уставился в выключенный телевизор. Пустота окунула его в свои бесшумные воды. Чёрный экран во всю стену молчал безмятежностью и незыблемой философской глубиной квадрата Малевича.